Элли ухватилась за его плечи, и накидка скользнула на верстак. Мартин принял это за разрешение расстегнуть ее халат и, обнажив одну грудь, взял в рот сосок.
Боже правый… это было изумительно. Он играл им, ласкал, дразнил языком, доставляя наслаждение, доводившее ее до безумия. Элли следовало остановить его, пока она еще не обречена навечно, но вместо этого она обхватила его голову обеими руками так, чтобы он мог взять и вторую грудь. Издав глубокий горловой звук, Мартин охотно исполнил ее желание.
Это было безумие. Их было так просто обнаружить.
И все так плохо кончится? Значит, он должен будет жениться на ней.
Нет, Элли тоже не хотела этого. Но и не хотела упустить шанс иметь мужчину, который вот так, по своей воле, ласкал ее, не заботясь о ее будущем.
И не просто какого-то мужчину, а Мартина, который не только заставлял ее тело петь от наслаждения, но и уважал ее как личность. Может быть, он не хотел брать ее в жены, но желал ее как женщину. И это было больше того, на что она когда-либо надеялась.
Затем он провел рукой вверх по ее бедру, как бы прокладывая дорожку для черного пороха, которая неуклонно приближалась к тому месту, где не хватало только искры, чтобы в любую минуту взорваться в глубине ее живота.
— Я должен остановиться, — услышала Элл и его хриплый голос. — Останови меня, любимая.
Она услышала его сквозь дымку наслаждения, в которое была погружена.
— Почему?
У Мартина вырвался стон. Он поднял голову и снова поцеловал ее. Одной рукой лаская ее грудь, другой он добрался до того места у нее между ног, которого она касалась, только когда мылась.
Боже милостивый. Он трогает ее «там»! Даже хуже: она ему это позволяет. Какая же она распутная дрянь!
— Вот так, — шептал он, отрываясь от ее губ, только чтобы позволить себе другие вольности с ее грудью. — Позволь показать тебе… Ты такая… невероятно сладкая… я хочу… Боже, помоги мне…
— Ты погубишь меня, — прошептала она, почти надеясь на это.
— Нет, клянусь. Я должен сделать это, иначе сойду с ума.
— Мартин… ты… О Боже…
— Ты совсем мокрая, любимая, как сочный персик… я хочу взять тебя и насладиться тобою…
Каждое слово доходило до нее словно сквозь туман, ибо она достигла последней грани и могла только стонать и метаться.
Вдруг этот взрыв обрушился на нее с яростью молнии, у нее из горла вырвался крик, который он заглушил поцелуем.
Тело Элли еще содрогалось, но вскоре она затихла в его объятиях. Она поняла, что это было то, чего она хотела — захватывающей близости с мужчиной, который был к ней неравнодушен.
Если бы только она могла сообразить, как удержать его. Ибо, познав страсть с Мартином, она никогда не найдет удовлетворения с кем-то другим.
«Дорогая Шарлотта!
Думаю, вы находите забавным подсмеиваться над моим высокомерием, но мы с вами больше похожи друг на друга, чем вы признаете. У вас тоже есть некоторая склонность к надменности.
Ваш кузен
Мартину хотелось кричать от восторга, а затем рыдать. Никогда в жизни он так не желал женщину и никогда не был так свободен в удовлетворении этого желания. А он стоял здесь, болея за нее душой и зная, что у него никогда не будет возможности слить свою плоть с ее плотью, заявив, будто она принадлежит ему. Должно быть, у него вырвался какой-то страдальческий звук, потому что Элли, так мило раскрасневшаяся, отстранилась и прошептала:
— С тобой все в порядке?
Дьявольщина, он сомневался, что снова когда-нибудь будет в порядке. Он постарался улыбнуться.
— Это я должен спрашивать тебя.
Все еще держась за его плечи, она поцеловала его в подбородок.
— Не думаю, что «в порядке» описывает мое состояние. Я… чувствую, что пьяна, но голова у меня ясная.
Мартин печально усмехнулся.
— Как странно; не могу сказать этого о моей. — Он с сожалением расстался с ее телом и опустил рубашку. — Но я и не собирался заходить так далеко.
Элли с ужасом посмотрела на него:
— Мы не… ты не…
— Нет, ты все еще невинна.
Она рассмеялась:
— Невинна? Это было слишком хорошо для невинности.
Ее сверкающие глаза вызывали у Мартина желание вернуться к тому, что они только что делали. Тяжесть в его пенисе усиливала это желание.
Мартин боролся с ним, натягивая на ее плечи накидку. Никогда еще его самообладание не давало такой сбой, особенно с девственницей. Элли действовала на него подобно пороху.
Но она была создана не для его удовольствия, а для супружеской постели, — что было невозможно.
— Именно поэтому, с моей стороны, было бы нехорошо…
— Не говори так. — Элли дотронулась пальцем до его губ. Ощущение было чудесным.
Сердце Мартина ликовало. Ее обожающий взгляд так радовал его, что он, не подумав, воскликнул:
— О Боже, как я смогу отпустить тебя? — Не успев договорить до конца, он уже пожалел о сказанном, ибо это явно обрадовало ее.
— А тебе и не надо отпускать меня, — тихо сказала она.
Раньше ему было легче устоять перед ней. Мартин рассчитывал, что она утратит интерес к нему, когда узнает, как умер Руперт. Но она все еще хотела его.
Мартин умолк, и Элли, опустив глаза, добавила:
— Конечно, при условии, что ты хочешь жениться на мне, чего ты явно не желаешь.
Покраснев от унижения, Элли попыталась слезть с верстака, но Мартин не позволил. Ему было невыносимо думать, какой же, в ее глазах, он оказался скотиной.
— Ты единственная женщина, о которой я бы подумал, если бы собирался жениться, — бормотал он, уткнувшись лбом ей в лоб. — Но я не могу. — Он не мог рисковать, оставляя ее здесь. Это было слишком опасно.